Обсудить публикацию можно в нашем блоге https://niraudit.livejournal.com/1733.html
Обычно альтернативные историки для опровержения официальной версии предпочитают подробный разбор технических аспектов строительства, инженерных работ, подлавливая историков-гуманитариев на противоречиях и ошибках. Однако иногда бывает полезно наряду с техническими деталями рассматривать и финансово-экономический аспект, тем более если сохранились архивы (ну или то что официально принято ими считать).
Сегодня наш герой комиссар П.Е. Борушникевич, которого официальные историки не очень любят вспоминать, по той причине, что его деятельность стала одним из факторов приостановки строительства (или перестройки) собора. Говоря о сроках строительства Исаакия, историки предпочитают объяснять, не особо вдаваясь в подробности, что обычно в те времена все соборы такого масштаба строили долго, поэтому 40 лет это вполне нормально (см. интервью с историком архитектуры А. Грицем). Хотя, конечно, в книгах Чекановой, Ротача, Никитина, Ходановича описание обстоятельств дела отстранения Монферрана (здесь уже привычное написание фамилии в отличие от предыдущих записок) присутствует.
В сети я встречал неплохой, достаточно интересный анализ архивных документов, в которых фигурирует Борушникевич и материалы его расследований. Но, полагаю, правильнее будет воспользоваться не уже готовым разбором, а обратиться к первоисточникам. Поэтому сегодня публикуем первую (из известных) докладную записку комиссара.
Особое внимание предлагаю уделить естественно легендарному каменотесу Самсону нашему Суханову и решить небольшую математическую задачку: сколько гранита вырублено и сколько доставлено известным купцом и на что такой гранит годен. Задачка простая и ее решение не в пользу официальной версии. Куда гранит подевался потом это уже следующий вопрос, к которому имеет смысл вернуться после разбора более поздних архивов.
Пусть каждый решает сам подтверждает или опровергает данный документ официальную версию.
От 25 апреля 1822 года.
15-го сентября 1819 года архитектор Монферран предложил комиссии, чтоб все отдано было в его распоряжение, т.е. дабы он сам принимал от подрядчиков материалы, употреблял бы оные в расход, поверял число рабочих людей и пр. Комиссия на сие согласилась, и архитектор принял от Михайлова должность, по сдаче коей сей последний остался при строении. Управление архитектора продолжалось с 15 сентября 1819 года по 27 июля 1820 года.
1819 года 20 декабря, по высочайшему повелению, учрежденному в 18-й день августа 1814 года, назначить одного исправного офицера комиссаром при строении Исаакиевского собора, меня угодно было избрать.
Я явился к покойному графу Головину, который меня принял семи словами: «Я просил государя определить мне из комитета офицера комиссаром. Мне нужно при строении иметь свои глаза. Главнейшая должность ваша – честность и бескорыстие. Не щадите никого. Я сижу на деньгах и окружен ворами со всех сторон».
По получении предписания о вступлении в должность я хотел приступить к принятию оной и заняться делами, но архитектор Монферран упорствовал и не сдал мне оной, о сем я 3 генваря 1820 года доносил комиссии, но несмотря на сие я оставался праздным по 27-е июля 1820 года.
После конфирмированных его имп. вел. для комиссии правил, 27-го июля 1820 года я получил предписание вступить в должность. Архитектор приказал своему помощнику Алексееву оную мне сдать. Я принял всё, к должности моей принадлежащее. Помощником моим назначен тот самый Михайлов, который был прежде комиссаром. Вникнув в свою должность, подробно узнавши лица, с коими имею по должности дело, заметил: 1) что правитель письмоводства имеет большую власть и доверенность, 2) что мне дан Михайлов помощником с тем дабы дела мои запутать, 3) что правитель письмоводства имел с подрядчиками связи, об особенностях с комиссионером комиссии купцом Сухановым с коллежским советником Рогинским, у которого комиссия купила граниту 140 куб. сажен и 414 погонных сажен по дорогой цене без исключения хорошей и негодной; с купцом Федоровым, ставящим лесные материалы и подрядчиком на мраморной ломке Гериным, 4) контрактов мне правитель письмоводства не присылал, 5) для отклонения меня от вводимого порядка уверял меня, то граф не любит бумаг и переписок, что ему угодно, дабы все делалось на словах.
Гранитные колонны комиссия приказала добыть на ее счет купцу Суханову. Контрактом он обязался произвесть оные хозяйственным и выгодным для казны образом; мелкой же камень, остающийся от обтесывания колонн, принадлежит казне. Купец же Шихин обязался контрактом поставить колонну по 16 тыс. рублей.
Поверяя гранит, заметил я, что таковой купца Суханова собственный немедленно клался в бут, а прочих поставщиков оставался; также усмотрел, что с сказанной ломки доставлено оного малое количество, начал иметь подозрения и 5-го мая 1821 года заметил, то доставленные купцом Сухановым 30 камней по сличении слоя и цвета очень схожи с казенным гранитом по соображении с собственноручною запискою Орлова и предписанием комиссии 14-го мая № 123, где сказано в записке, мною полученной, 1820 года июня 2-го камня доставлено всего 9 судов, и с коих пять получены, остальные же 4 зазимовали; примерно полагать по три куба сажени в судне, на доставку употреблено: за нагрузку по 200 с судна, фрахт по 700 рублей, выгрузка по 100, за перевозку 250 рублей. Следовательно должно быть получено по 15 куб. сажень; при сем заметить должно, что в июне навигация открыта и 4 судна могли свободно прибыть. В предписаниях же комиссии сказано: 1819 года по ведомостям архитектора после 15-го сентября от купца Суханова казенного 6 куб. сажень 21 арш. 4003 вершка. Где же остальные 8 куб. сажень 5 арш. 93 вершка?
По прекращении работ на казенной гранитной ломке, люди, на оной работавшей, прибыли в С.-Петербург для получения заработанных ими денег, некоторые из них, всего 19 человек, узнав от своих товарищей, что Суханов замечен в продавании казенного гранита за собственный, пришли ко мне и сказали о разных его злоупотреблениях и о похищении с казенной ломки пьедестала с двумя лошадками, который некоторые из сих людей сами обрабатывали. Посему я в то же время, а именно 20-го октября № 287 о всем рапортовал комиссии. Она поручила произвести следствие тому же самому следственному приставу Мылову и меня о сем распоряжении не уведомила. Когда ко мне через полицию сделан отзыв Мыловым, чтобы я явился в съезжий двор, тогда ему отвечал, что еще не знаю распоряжений комиссий, и в то же время, а именно 22-го октября № 292, о сем приглашении донес комиссии, от коей того же числа № 465 получил предписание, дабы требуемые ответы о возводимых на комиссионера Суханова упущениях давать на законном основании под опасением строгого в противном случае взыскания. Следствие начато в 1-й адмиралтейской части 23-го октября. Для оного наряжен также уездный стряпчий (крепкий на ухо) Попов. При первом собрании был опрошен только один человек, а остальные допрашиваемы в съезжем дворе Васильевской части без моего присутствия. Следственный пристав Мылов, равно и стряпчий, сказали, то я в сем деле посторонний человек и что я должен только то отвечать, то они меня будут спрашивать и при производстве самого деле вовсе не нужен. 27-го октября некоторые из сих людей мне сказали в дополнение прежде ими объявленного еще о других злоупотреблениях, поему я того же числа № 305 представил комиссии сим же людям, как они принадлежать комиссии построения Исаакиевского собора и потому, что они еще не получили заработанных своих денег и находятся без обуви и теплой одежды, также чтобы они все находились вместе и делу производимому дать скорейший ход, я позволил жить с прочими людьми в казармах, о чем 27-го октября № 306 рапортовал комиссии, но 28-го того же месяца № 6357 получил от г-на генерал-губернатора Милорадовича предписание, где сказано, чтобы люди сейчас казармы очистили, а за сие с меня будет строго по законам взыскано. На сие я представил объяснение 28-го октября № 37. Сим же 19 человекам казармы велел очистить. Я заметил, что следствие производится следственным приставом Мыловым не только без установленного законами порядка, но очевидно пристрастно в пользу Суханова.по истечении некоторого времени следственный пристав Мылов мне подносил подписать очную ставку с людьми, которых я никогда не видал, чего я не исполнил, тем более, что я был отстранен от следствия. Мылов 28-го октября № 60 рапортом своим к здешнему обер-полициймейстеру донес, что я затрудняю ход следствия, затрудняю его и мое начальство переписками и пересылками и помимо его, т.е. Мылова не должен никакую собою тяготить власть.
При производстве следствия в зимнее время люди были вводимы по съезжим, дожидались там на холоду по 6 и 7 часов, были угрожаемы, не имели пропитания; угодно же было дабы они не жили в казармах. Суханов заработанные ими деньги заплатил, и они разошлись по деревням.
На ломке работали до 400 человек и тогда в С.-Петербурге оных было очень много, которых Суханов держал в собственном доме и как возможно скорее удовлетворил оных; ежели казенные люди, которые донесли на Суханов не могли жить вместе в казармах, то почему оные же казенные люди могли жить в доме Суханова, коих он оставил свидетелями своей невинности. Пьедестал и две лошадки взятые на казенной ломке, нашли в доме Суханова, три гранитные большие камня, купленные по 2 тыс. рублей у купца Суханова, мною забракованы были потому, что не имели контрактом определенные меры, о чем я 9-го октября № 276 рапортовал комиссии, но 17-го ноября № 521 уведомила меня, что по свидетельствовании архитектора на основании 8-го пункта высочайше конфирмованных правил оные оказались хороши, почему велено принять и впредь сноситься прежде с архитектором, дабы не затруднять ее подобными донесениями и переписками. При сем заметить должно, что я забраковал гранит по недостатку меры, а не качества, и что 8-й пункт относится только до доброты, а не до меры, весу и количества, и хотя по недостатку меры принимать сих камней не следовало, но по силе предписания приняты.
Паровая машина построена для толчения цемента тогда, когда конною машиною, выстроенною на время, натолкли много, и цемент более не нужен. Машина сия без строения стоит 33 тыс. 512 рублей 56 копеек, а с оным гораздо более.
1820 года для обделывания колонн построены на дворе строения два сарая, через несколько месяцев разломаны и на том месте сделан один большой.
Для лесов требованы материалы дорогой цены; можно было употребить для сего лес еловый других сортов.
1821 года для каких-то предположений сделана декорация на фундаменте портика (что к Петропавловской площади) из 1 колонны из холоста и части карниза; употреблено на материалы и рабочих несколько тысяч рублей; поставлено, и на другой день ветром снесена и разломана. Модель поручено сделать архитектору Монферрану. Оная по исчислении стоит до 75 тыс. рублей. Комиссия поручила ее оценить Думе, которая нашла ее стоющею сих денег, и архитектор за понесенные убытки получил от комиссии награждение 3 тыс. рублей. Комиссия деньги отдала сполна архитектору для уплату художникам, работавшим модель. Архитектор часть денег сих издержал, и многие художники не удовлетворены. Из Парижа выписан по скульптурной части орнаментист Монпелье с жалованием по 15 тыс. рублей и с заплатою путевых издержек. По приезде в С.-Петербург почти год дожидался, покуда ему сделана мастерская, отделании оной еще дожидался несколько месяцев рисунка. Часто архитектором не даны были требуемые орнаментистом средства, отчего промедлялись его занятия. По сему модель капители, сформованная из алебастра, обойдется для казны до 60 тыс. руб. Отлитие капители и базов из казенной меди законтрактовано по 10 тыс. за пару. Срок на торгах назначен был короток. Не выгоднее ли было сию работу произвесть на казенном заводе.
1820 года нужно было разломать колокольню. Созваны известные подрядчики, деланы были торги, не публикуя в газетах. Последняя цена осталась 120 тыс. руб. Приступили к заключению контракта. После архитектор Монферран просил, чтобы ему комиссия отдала таковую разломку за 80 тыс. руб. Слух разнесся по городу. Приходят новые подрядчики и просят 60 тыс. На последок путиловский промышленник Сефонин выпросил последнюю цену 45 тыс., с которым 18-го сентября 1820 года заключен контракт, и работа вместо 120 тыс. за 45 тыс. произведена исправно.
21 октября № 291 рапортом просил я комиссию приказать архитектору сделать планы и казармам и всему заведению, при строении Исаакиевского собора находящимся. Комиссия возвратила мой рапорт с надписью: нашед, что оный написан неприлично и без должного уважения и что мне планы не нужны. 14-го ноября № 323 я объяснил комиссии причины, для коих они мне надобны. Сии причины следующие: комиссар должен иметь план и опись всему, что находится в его ведении и за что он отвечает. Построенные для рабочих казармы, где прежде помещалось до 800 человек, переделаны в чистые покои, выштукатурены и раскрашены. Чиновники занимают по пять и более комнат. То дабы воспрепятствовать архитектору впредь не делать таковых перестроек, стоящих для казны немаловажных издержек и стесняющих рабочих, которых теперь помещается не более 30 человек, просил комиссию приказать сделать план, а опись я сам сделал, но и всем в моем требовании отказано. С начатия построения никто из чиновников не был поверен, ни от кого не требовали отчетов. Комиссия не имеет книг (исключая выдачи деньгами), счет всему потраченному начался делать прошлого 1821 года октября 31-го дня, употребив для сего брата поставщика гранита надворного советника Рогинского. Сей отчет сделан не в комиссии, но на его, Рогинского квартире. Люди для сего наняты были посторонние, хотя правитель письмоводства имеет для письма 9 человек.
Все подробности и упущения по мраморной ломке подробно изъяснены в донесении, сделанном комиссии горной части чиновником Крюковым, посланным для освидетельствования оной, которая, однакож, оставлена без внимания. Подробности сначала постройки до вступления моего в должность мне неизвестны, но все можно видеть из дел комиссии. Видя злоупотребления, беспорядки, беспечность, будучи свидетелем некоторых действий комиссии, зная людей, действовавших в оной, нахожу источником всего зла правителя письмоводства титулярного советника Орлова. Покойный граф Головин ему сделал полную доверенность, которой пользовался он и после. Орлов приготовлял торги, после представлял подрядчиков графу, который не знал подробностей при строении и хитростей, употребленных подрядчиками и Орловым, на все был согласен и подписывал. Правитель письмоводства Орлов умел снискать и в вновь поступивших господах ленах доверенность и, сделавшись им, так сказать, необходимы, действовал попрежнему. При том несогласие между начальниками, ссоры и даже драки на строении между архитектором и каменных дел мастерами, беспечность и ослепление собственной пользой – всё способствовало беспорядкам и ущербу казны. Сколь ни велико было мое усердие к службе, к сбережению казенного интереса и преданность к моему начальству, но по обращению со мною, угрозам, полученным на бумаге, незаслуженным замечаниям, лишении 1000 рублей, ежегодно прибавленных при вступлении в должность, под названием на разъезды, отобрании помощника моего Карандашева, человека усердного и честного, заметил, что сие мое усердие очень не нравилось. От г-на тайного советника Столыпина я слышал слова, что исторгали у меня слезы, но которые, как изреченные лицом почтенным, должен умолчать. Никогда я не мог думать, чтобы труды, бескорыстие и усердие могли мне навлечь столько неприятностей. Однакож, имею чистою и неукорительную совесть, твердо надеюсь, что честность заслужит признательность правосудия, а порок наказания.
Подлинную подписал комиссар Борушникевич
Научный архив РАХ, 1818 г., № 130.
Цитируется по книге: Никитин Н. П. Огюст Монферран, Проектирование и строительство Исаакиевского собора и Александровской колонны. — Л., 1939